08:46 Интервью с Ville Valo (Kerrang 01/2018) | |
Интервью с Ville Valo (Kerrang 01/2018, интервью от 18.12.2017 London) Перевод: Наталья Золотухина Моя жизнь ещё не закончена. HIM закончились, глава закрыта, но книга по-прежнему не завершена… После 26 лет у руля, Вилле Вало отключает свою хартаграмму и встречает «жизнь после HIM». Впрочем, он не уходит неслышно в ночь – уж в этом вы можете быть уверены… Вилле Вало находится на распутье. 41-летний фронтмен лав-метал квинтета HIM – самого непревзойдённого рок-н-ролльного экспорта в истории Финляндии – в данный момент пускается в своё последнее плаванье-мировое турне с группой. Спустя 26 лет и 8 студийных альбомов, коллектив, который он основал в 1991 году, счастливо и здорОво расходится, а Вилле движется к новым территориям. «Это такой грустный вздох облегчения, но ты должен его сделать», - говорит он, усевшись на краешек кровати в номере роскошного лондонского отеля Sanctum, одетый во всё чёрное; вязаная шапка нахлобучена до бровей, а линии от подводки затемняют лицо. «Я хочу от этого избавиться, хочу покончить с этим.» Желание Вилле открывать новые горизонты вполне объяснимо. Почти три десятилетия HIM – группа, которую он организовал со школьными друзьями Микко «Линде» Линдстрёмом (гитара) и Микко «Миге» Паананеном (бас-гитара) – ломали барьеры, притягивая к себе успех коммерческий и среди критиков, по всей Европе и Америке, и это мы ещё не говорим про огромный культ, последовавший за всем упомянутым. И теперь квинтет, также имеющий в составе клавишника Яне «Бартона» Пууртинена и ударника Юкку «Космо» Крёгера, завершит карьеру в канун Нового года на концерте в их родном городе Хельсинки. «Это потрясающая смесь из слёз радости и печали», - говорит Вилле на встрече с К! между двумя последними шоу HIM в Британии. «Она настигнет нас после тура. Сейчас сложно определить, где мои мысли. Эти гастроли значат так много, что мы не хотим слишком о них рассуждать – боюсь, что я разрушу эту магию. Знаешь то чувство, когда ты во сне? Вот я сейчас не хочу просыпаться…» - Со всем этим ажиотажем вокруг вашего прощального тура, нет ли у тебя чувства, что вы присутствуете на собственных похоронах? - Да, и это довольно прикольно. Интересная мысль, вроде той, когда ты ребёнок и сильно обиделся на своих родителей, ты вопишь: «Вот я умру и не позову вас на свои похороны.» Или, когда ты в глубокой депрессии, и думаешь о своих похоронах. Потом размышляешь, кто на них придёт, а кто нет, потому что каждый так или иначе думал о подобном, и мы можем применить это и к музыке. Странное, но особенное чувство, потому что у тебя обычно не бывает 40 похорон. Мы отыграли более сорока прощальных концертов, и каждый из них был последним в таком-то городе или такой-то стране. Это как потрахаться 40 раз без эякуляции. - Почему вы решили распасться? - Мы устали от одного и того же дерьма. Всё очень просто. Мы были вместе очень долго. Наша красота в живых выступлениях – хороший звук, все зажигают, мы отлично ладим и знаем, как кто из нас пахнет. Это более-менее напоминает семью, хоть и специфическую. Но когда ты очень долго чем-то занимаешься, в какой-то момент вкус уже теряется. Мы начали работать над материалом, звучал он так себе, и не было того подросткового кайфа, который ты обычно схватываешь при мысли «Звучит почти так же классно, как Игги Поп!» Это, конечно, тупо, но так должно быть. В этот раз всё ощущалось больше как некая обязаловка. И я хочу делать что-то, но по-другому, и не быть связанным расписаниями нянек каждого, но такова жизнь. - Как вы приняли решение? - Мы сели за стол переговоров вместе с Миге, моим другом, которого я знаю в группе дольше всех, потому что мы с ним висели на телефоне после туров и обсуждали что делать, а что нет. Мы взяли год перерыва, во время которого я написал кое-что новое, а потом пошли на репетиционку, и я был весьма прямолинеен. Если новые песни не будут хорошо звучать, то станем думать, что делать дальше. Они не звучали хорошо, вот и все дела. - Стало ли это осознание душераздирающим? - Нет, это стало вздохом облегчения. Потому что мы всё это так долго обсуждали, возможности, куда идти и что делать дальше. Но теперь следующий пункт действительно сложный: что делать дальше. Парней у меня больше нет – не на кого сваливать вину на концерте (смеётся). Звучит дерьмово, потому что ты всё просрал! - Должно быть, всё ещё трудно принять это решение? - О, невероятно. HIM является большой частью жизней каждого из нас, и не оттого, что группа хороша и музыка хорошая – всё плохое и хорошее было с нами на протяжении долгого-долгого времени. В какой-то степени, даже больше потому, что я знаю Линде и Миге с 9 или 10 лет. Мы вместе выросли, и это кажется таким странным. Я больше не хочу об этом думать. - Из твоих слов кажется, что ты ещё пока находишься в некоем переменчивом состоянии относительно всего этого… - Пока я в процессе, то чувствую себя хорошо. Не знаю… Если честно, когда всё идёт отлично, то ты думаешь: «Дааа, было бы здорово, если б всё это продлилось как можно дольше.» Потом через секунду ты понимаешь, что находишься здесь не просто так. Это палка о двух концах, или змея, пожирающая собственный хвост. Но, так или иначе, в основном всё прошло круто, это был отличный тур. Очень много эмоций возникало, и похоже было на тот момент, когда ты умираешь, а фильм прокручивается в обратном порядке, и тебя посещают разные внезапные воспоминания по типу: «О, я помню, когда был тут в первый раз!» Довольно классно. - Так, ну и что же ты планируешь делать дальше? - Кое-что, но нужно дать этому время. Замечательно, что сейчас у меня есть песни и идеи. Для начала я хочу понять, буду ли играть с группой или один, и что будет представлять собой музыка. Само собой, она будет тёмной и мрачной. Но сколько от Manowar в соотношении с Dinosaur Jr. захочу я там увидеть? Это моя измерительная шкала. Повязка на длинных волосах и невнятное бормотание. Точно. Надеюсь, что из двух зол – это лучшая, как бы там ни было. Ещё хорошо, что теперь не нужно ни о чём договариваться, и я сразу же начну работать над песнями. «Тебе надо будет чем-то заниматься после распада», - вот что мне все говорят. После длительных рабочих отношений и так не удастся долго оставаться на одном месте, потому что спустя 10 лет ты будешь просыпаться и думать: «Где повязка?» - Как ты планируешь провести первые несколько месяцев после разрыва? - Буду работать в своей домашней студии. Несколько лет это было моим хобби, но сейчас я пытаюсь понять, какие инструменты мне необходимы. Я надеюсь, что буду познавать чувство потери и чувство благодарности [речь о HIM] через музыку. Я стану распознавать все те эмоции, которые меня наполнят после окончания периода HIM. Именно так я получаю жизненный опыт – через музыку. Возьму гитару и начну писать, и я уверен, что какие-то эмоции от этого дикого проделанного пути выйдут наружу. - А есть ли что-то, что заставляет тебя задуматься о пересмотре вашего решения? - Да блядь, нет, слишком поздно уже! Это было бы нечестно. У группы есть свои причины для завершения карьеры. Мы делаем это не забавы ради, или чтобы провести психологический эксперимент или серию звуковых похорон. По времени это имеет смысл, и сначала мы даже не думали об организации тура. Я счастлив, что остальные заценили эту идею, и что были люди, которых это тоже заинтересовало. Здорово получать кайф вместе с теми, кому нравится то, что ты делаешь – есть и хорошие, и плохие аспекты у всего этого. - Значит, нет ни единого шанса на воссоединение? - В ближайшей перспективе точно нет. Я не знаю, каков лимит, или как быстро люди воссоединяются, но нет, в этом нет никакого смысла. Думаю, нам следует придерживаться главного правила рок-н-ролла. Мне нужно записать соло-альбом, это будет невероятно сложно, он получит положительные отзывы критиков, но остальные его возненавидят, и никто не будет его покупать… - А потом нежданная хитовая запись от барабанщика… - Именно. Поэтому мы обязаны шаг за шагом следовать традиционному пути рок-н-ролла. Есть некоторые уроки, которые необходимо выучить, ну а потом настанет время для воссоединения. И для операции на замещение тазобедренного сустава. - Вы создали HIM в 1991 – теперь ты удивлен тому, чем всё в итоге завершилось? - Нет. Я считаю, что группа могла бы добиться большего. Конечно же! Вот поэтому вы и создаёте коллектив: веря, что вы - самая лучшая группа в мире. Поэтому ты и пишешь песню, которая есть твой мир, так ты видишь это с точки зрения музыки и влияний. Думаю, что все хорошие группы такие – это их заявление о намерениях. Ещё мне кажется, что в рок-музыке не хватает искусства. Всё завязано на бизнесе и продажах футболок большому количеству людей, «лайках», больших пальцах вверх и прочем. Это не музыка. Искусство – это страсть и способ выпустить своих демонов на волю, включая всё остальное дерьмо. Слишком мало от Джексона Поллока в вопросах звуковых текстур, людей, сходящих с ума. - Как ваша жизнь изменилась с момента выхода альбома RR в 2000 году? - Жизнь стала одной большой вечеринкой, и было много причин для тусни. Ощущение постоянного кайфа, как выброс адреналина или всплеск, не снижавшийся долгие годы. Для группы это было и благословением, и проклятьем. Когда многие группы преуспевают, то познают успех везде и сразу, что либо укрепляет их, либо разваливает – морально и финансово. Наш первый альбом был хорошо принят в родной стране, а затем, альбом за альбомом, заслужил уважение и в других странах. Мы ездили в новые места, и нам никогда не было скучно, но, в то же время, это приводило в замешательство… - В каком смысле? - В хорошем. Довольно романтично не знать, где ты сейчас находишься, пребывать в небольшой растерянности. Думаю, это издержки профессии. Ну и опять же, я бы винил себя, если б не сделал всё от себя зависящее, чтобы взобраться на вершину [вечно пьяный поэт] Чарльз Буковски. Думаю, что каждый должен испытать пределы своих возможностей. - Каковы были твои пределы? После записи VD в 2007 году ты отправился в рехаб… - Не могу вспомнить. Врач в больнице, наверное, говорил мне об этом. Когда ты писатель, если я могу себя к таковым причислять, то важно сохранять драму и интоксикацию. Но в том и смысл баланса: нужно облажаться, чтобы создать нечто стоящее, потому что тогда ты пытаешься выжить. Если всё хорошо, и ты чувствуешь себя замечательно, думая: «Ой, напишу-ка я стишок, между 4 и 5 часами, когда приготовлю салатик», то это не сработает. Должна быть потребность в создании чего-то, потому что такого в мире больше нет. Всё должно быть настолько отчаянно. - Тебе этого всего было слишком много, не так ли? - Конечно, но потом надо привести себя в форму. Стоять в углу и хныкать не очень помогает. Ты всегда сам себя поднимаешь, некоторые люди могут помочь, но, в конечном итоге, это только ты. Ты сам выкопал яму, сам нарисовал себя в чёртовом углу. Так закрась теперь себя. И в этом смысле закрашивание отлично срабатывает. Работа над музыкой и избавление от всего самого худшего, попытки найти баланс в дисбалансе – всё это позволяет держать контроль. Я лучше буду управлять депрессией, чем глотать таблетки горстями. - Чтобы всё шло естественным путём? - В конце концов, люди созданы дикими и несбалансированными. Люди несчастны и счастливы. Кажется, сегодня мир ждёт, что человек не будет ничем выделяться, но мы все уникальны, и мы все разные. Эти тихие, а те шумные, а вот эти – нечто между первым и вторым. В этом состоит красота мира, в этом красота цветения цветов. Я хочу сказать, что не хныкать нужно, как какой-нибудь психонавт. Я рассматриваю всё это как уроки, которые нужно выучить. Ты должен совершить ошибки, но ещё ты должен чему-то научиться благодаря им. Облажаться – это так по-человечески, это очень важно. - Значит, срыв стал уроком? - Да, но не думаю, что это помутнение до конца меня покинуло. Не думаю, что я вечно буду в нём пребывать, или хочу пребывать. И это не про то, как я пью или нет, курю или нет. Суть не в том. Всё дело в психологии. Это чувство, что ты другой, чокнутый. Да, дело не только в том, что ты можешь нажраться, а про то, как ты пытаешься выяснить, сколько дней можешь проходить, не принимая душ, чтобы люди, сидящие в первом классе самолёта, реально начали это замечать. Вот что действительно классно в роке: чем лучше у тебя дела, тем более диким ты можешь быть. Чем круче машины, тем больше ты можешь насрать в штаны. Ты думаешь, что это будет тесно связано и пойдёт в обратном направлении, но оно идёт всё дальше и дальше порознь. И это то, что следует ценить. - Каково было записывать SLITAP, будучи полностью трезвым? - По понятным причинам, это было невероятно токсично, потому что до этого момента я очень долгое время не был трезв. Дело не в том, что я был постоянно бухой, а то, что я приходил в студию и выпивал пару бокалов вина, пел, работал над песнями и т.д. В какой-то момент это обернулось против меня, поскольку мой иммунитет повысился. Когда ты понимаешь, что выпиваешь ящик пива и даже не пьян. Такие вещи случаются со всеми нами. Но трезвость была похожа на то, когда видишь дневной свет. Мы гастролировали по Америке, я видел ночные клубы и все те сумасшедшие вечеринки. А в следующий раз я уже видел дневное время, гуляя по городу и посещая музеи и книжные магазины. У меня было одинаковое количество энергии и денег, но потратил я их совершенно по-другому. Это было интересно, но мучительно и больно. Такое чувство, что свет дня оказался слишком ярким. - Как вампир, который видит солнце? - Да, выходя из чулана. Это было странно, это жёстко и требует времени. И я думаю, что делаю успехи. Я понял, что мне невероятно трудно быть трезвым вначале. Не само состояние трезвости было тяжёлым, но было мучительно находиться в туре, потому что это опыт пребывания в одиночестве. Остальные парни относились к этому легко – как и всегда, а я вот был животным. Казалось, будто я бил баклуши, не знал, чем заняться, и чувствовал себя нехорошо. - Что можно было бы написать на надгробии HIM? - Блядь… Это был бы просто дорожный знак с изображением стрелы, вонзившейся в могилу Black Sabbath. Думаю, что вся работа уже сделана. Важно не стоять на месте. Надо идти вперёд, куда бы тебя это не привело. Моя жизнь ещё не закончена. HIM закончились, глава закрыта, но книга по-прежнему не завершена… Все говорят, особенно становясь старше: время и правда летит. Я не знаю, скольки равен год собачьей жизни (считается, что 1 к 7, т.е. 1 г.с.ж. = 7 годам жизни человека – прим.перев.), но должны быть ещё годы жизни музыканта. Три к четырём годам, где цикл альбома – это твой год. Ты пишешь песни, выпускаешь их, делаешь промо, едешь в тур. Тогда же ты обстригаешь волосы или меняешь гардероб, то, что другие делают каждый год. В этом смысле всё немного странно. - Теперь, когда эта глава наконец закрыта, найдётся ли другой вид искусства, который тебе хотелось бы исследовать? В прошлом у тебя были какие-то небольшие роли… - Нет-нет-нет. Пусть актёром будет Джон Бон Джови, а Пол Скэнли (гитарист KISS) рисует картины. Мне, вообще-то, нравятся его работы. Они наивны в хорошем смысле слова. Нет, моё искусство – музыка. Это мой способ познания мира и передачи того, что я чувствую. Это язык, который я со временем очень хорошо выучил, ну и, по крайней мере, так я чувствую себя комфортно, так что развиваться в каких-то других сферах у меня нет времени, музыки достаточно для того, чтобы получить желаемое. - Ты работал с Bam Margera из «Jackass» над некоторыми видео. Какой был самый худший прикол, которым он тебя разыграл? - Он относился очень уважительно, но мы видели много всякого сумасшествия. Есть несколько кадров в Jackass Number Two, где они срезают мои лобковые волосы, но я всегда охотно на это соглашался. Я здесь видел артистичный, Сальвадор Дали-евский аспект, так что страшно мне не было, наоборот – очень понравилось. - Ты всегда чувствовал себя комфортно в лучах славы? - В Финляндии ко всеобщему вниманию относятся как бы с неодобрением. Это одно из тех мест, где люди думают, что ты уёбок, если даёшь понять, что у тебя есть деньги, поэтому сей факт многое говорит о стране. Когда мы получили известность в Финляндии, мне было насрать на это. Было клёво заходить бесплатно в клубы и пить там на халяву. Думаю, это издержки профессии. Сингл JM в 1999 стал номером один в поп-чартах Германии, и мы попали в такую странную ситуацию, где были поп-метал группой с длинными волосами. Чтобы увидеть красную ковровую дорожку и поехать в супер-навороченной тачке на премьеру, не понимая ни слова, куда мы едем, потому что всё на немецком, чокаясь бокалами с шампанским и напиваясь… Думаю, это очень тупо. Пустая трата времени. - В качестве финальной ноты в группе, скажи, какой бы ты сделал вывод о времени, проведённом в HIM? - Группа была моим Иммодиумом от диареи. Она помогала мне держать баланс и функционировать на протяжении всего времени. Но я дам знать, когда действительно разберусь с этим. Пришлю тебе открыточку. Источник перевода: HIM's almanac | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |